— В тебе говорит обида… — попытался возразить Платон.

— Во мне говорю я. Послушай, я просто больше не хочу с тобой работать. Вообще. Никогда. Never. Jamais, — добавила она для ясности, но тут же вспомнила, что в языках Платон как раз не силен. — Короче, Игорь мне на тебе не жаловался, мы о тебе вообще не упоминали. Просто я хотела убедиться, что поступаю правильно, и съездила к вашему с ним педагогу.

— К Эрлиху?! — Платон округлил глаза и вскинул брови.

— К нему самому. И теперь…

— Нет, погоди! Ты его плохо знаешь, он почти в маразме. И детей у него своих нет, а Игорь со своим синдромом подлизы…

— Хватит, — Надя отчаянно замотала головой и заткнула пальцами уши. — Слышать ничего не хочу. На-до-е-ло!

Платон посмотрел на нее как-то по-новому, иначе, чем раньше. Будто впервые за долгое время прозрел.

— То есть… Это все? — тихо спросил он, и Надя, несмотря на пальцы в ушах, расслышала каждое слово. А потому опустила руки, вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза.

— Прости, но да.

Теперь он выглядел таким пришибленным, словно забыл и имя свое, и адрес, и где находится. Будто бы даже постарел. Лоб прорезала морщина, глаза потухли, и Надя отчего-то почувствовала себя виноватой. Черт бы подрал это красивое лицо и выразительный взгляд, который цепляют за самое нутро, проникает в череп глубже, чем вилка Ганнибала Лектера.

— Слушай, я не хочу тебя обижать. Но у всего есть предел, и у меня в том числе. Я просто больше не могу. И это не тот случай, когда «давай останемся друзьями» и все такое.

— Скажи еще, что дело не в тебе, а во мне.

— Могу и сказать, — она нервно дернула плечом. — Но мы оба будем знать, что это неправда.

— Поверить не могу! — вдруг рассмеялся Платон. — Мы даже не спали, а ты уже меня бросаешь!

— Пусть это останется на моей совести. В любом случае, я не хочу тебя видеть… Какое-то время.

— Какое именно? — посерьезнел он.

— Ну… От года до… Никогда. Примерно такой промежуток.

— И ты продолжишь работать с Игорем? Несмотря ни на что?

— Именно так, — Надя уверенно кивнула.

— Ты же понимаешь, что нам все равно придется пересекаться? Хотя бы по работе? — прищурился Платон.

— Тогда сделай вид, что мы друг друга не знаем. Можно я уже пойду? — она вцепилась в ремешок сумочки.

— Дело твое, — он сунул руки в карманы и пнул носком ботинка смятый окурок.

Надя замерла на мгновение, не зная, стоит ли попрощаться с Платоном. Как-никак, их связывали несколько лет бок о бок. Работа это была, дружба или странный симбиоз, для которого в русском языке еще не придумали слово. Возможно, у какого-нибудь маленького африканского племени есть термин, состоящий из непривычных гортанных звуков и трудно произносимых щелчков языком. И он обозначает отношения между друзьями детства, которые выросли и работали вместе, пока один из них не выдержал и сбежал. И порой им хочется целоваться, а порой драться всем, что попадет под руку, но внутри все равно сохраняется теплое, почти нежное чувство. Как же прощаются в таком случае? «До свидания» дает ложную надежду, «прощай» добавляет ненужного пафоса.

Так и не разобравшись, Надя развернулась на каблуках и громко зацокала прочь, ничего не сказав.

— Надь, погоди! — окликнул ее Платон и догнал у самого подъезда. Склонился над ней, и ей на секунду показалось, что сейчас последует поцелуй. Самое удивительное, что она даже готова была ответить: прощальный-то Платон заслужил. Но к губам ее он не притронулся, а почему-то хитро и загадочно улыбнулся.

— Я буду работать с Лизой, — с довольным видом сообщил он.

Не самая приятная информация на сегодня, но Наде было уже все равно. Что-то кольнуло под ложечкой, и все ощущения пропали.

— Хоть с кем, — отозвалась она как можно равнодушнее.

— И мы раскатаем вас с Игорем, как младенцев.

Надя даже не стала уточнять, что это значит. Видно, Платон решил включить защитный механизм и превратить все в игру, — дело хозяйское. Надя давно перешла в другую лигу.

— Как скажешь, — и она приложила ключ-таблетку к магнитному замку. Тот запиликал, пронзительным писком завершив симфонию под названием «Красавец-чудовище».

Надю не особо пугала перспектива соперничать с Лизой. Во-первых, Лиза училась там, где Надя преподавала, и вряд ли могла серьезно навредить карьере Игоря. Во-вторых, трудно было представить, в чем именно может выражаться война двух виолончелистов. Даже если Платон вдруг начнет вдруг рисовать на афишах Игоря гитлеровские усы или писать в Интернете неприличные комментарии про творчество Заславцева, урон от этого будет небольшой. И поэтому в тот вечер Надя не придала угрозе Платона ровным счетом никакого значения.

А зря. Недооцененный враг — самый опасный. Недооцененный враг, который до этого был твоим другом, — опаснее вдвойне. И в этом Надя убедилась очень скоро, когда занялась графиком концертов Игоря.

Обзванивая администрацию разных залов, она обнаружила, что Платон собирается выступать буквально в каждом из них. От самого большого до самого маленького, почти камерного. Судя по всему, он задался целью вытеснить Игоря из московского концертного пространства и заделать за собой все щели.

И все бы ничего, но сезон близился к концу, впереди было лето, и Надя могла остаться без заработка вовсе.

— Мы же не можем поставить рядом два сольных виолончельных концерта, — отвечали ей всюду, как по бумажке. — С радостью примем вас в сентябре, но сейчас…

Надин телефон раскалился от бесконечных отказов и от ярости, с которой она его сжимала. Осознав, что выбора ей Платон не оставил, Надя встала, отряхнулась от лишних эмоций и направилась прямиком в родовое гнездо Павленко. Те, кто помог ей возвести Барабаша на виолончельный трон, теперь должны были свергнуть его оттуда.

Глава 13 (1)

— Ну все! — Дима воинственно сжал кулаки. — Он сам напросился! Ром, оторвись ты уже от компа, поедем чистить репу этому долбанному Спивакову!

— Спиваков — дирижер, — неуверенно встряла Надя.

— Мне все равно. Палочка, смычок… Да хоть пюпитр! Он у меня еще долго сидеть не сможет!

Надя вздохнула. Не на такую помощь она рассчитывала. Дима со дня на день должен был стать отцом, сроки прошли еще вчера, а его жена так и ходила с пузом, и потому Дима балансировал на грани нервного срыва и готов был на что угодно, лишь бы отвлечься от мучительного ожидания.

— Никто никого бить не будет, — Юля с непробиваемостью опытной родительницы урезонила брата.

— Спасибо, — у Нади даже отлегло. Она сомневалась, конечно, что Дима и правда поедет куда-то выяснять отношения на кулаках, его жена все равно не отпускала дальше, чем на километр от дома, но после Юлиного вмешательства стало как-то спокойнее.

— Но и помогать тебе никто не будет, пока ты все не объяснишь, — Юля как раз отправила маму гулять с детьми, и теперь восседала на кухонном диванчике, как королева, и большими глотками глушила чай с молоком из поллитровой кружки. Говорят, это способствует лактации.

— Вот-вот, — воодушевленно закивала любопытная Машка. — Взяла, значит, уволилась тихой сапой, на звонки не отвечает, а мы ей — помогай теперь.

— Ой, да больно надо! — обиделась Надя. — Не хотите — не помогайте!

И, распахнув холодильник, она пробежалась взглядом по ломящимся от изобилия полкам и вытащила банку маминых домашних маринованных огурчиков. Хоть не зря приезжала: захватит домой, в съемную квартиру, пока есть, чем за нее платить, и будет хрустеть в гордом одиночестве.

— Та-а-ак! — Машкины ноздри хищно затрепетали, как у волка, учуявшего дичь. — Это еще что?

— Ничего! — Надя прижала банку к груди. — Делиться не буду!

— Нет, все сейчас это видели? Огурцы!

— Так точно, капитан Очевидность, — буркнул Рома, не переставая что-то быстро печатать в ноутбуке.

— Мне все ясно, — Машка самодовольно скрестила руки на груди. — Она беременна.

— Что-о-о?! — хором выдохнули Юля, Дима и, конечно, сама Надя. И даже Рома на мгновение оторвался от работы и оценивающе оглядел сестру.